Недавно в полночь я включил приёмник —
Авось Войнович или прочий ёрник
Какую-нибудь гадость скажет мне,
Но слышу вдруг сквозь вьюги и просторы
Гранитных монументов разговоры
Открытым текстом на простой волне. —
Ну как ты там томишься возле Шпрее? —
А в Будапеште будто веселее:
Глумленье черни, крики, мокрый снег.
Мой постамент вчера облили краской,
Хотел я по толпе шарахнуть каской,
Да позабыл, что я не человек! —
Моя „тридцатьчетвёрка“ недалече,
В соседнем государстве; слышу речи,
Чтобы продать её, а с ней меня!
Но как продать то, что не продаётся?!
А ведь нажми стартёр — и заведётся!
Хорош мотор! Надёжная броня!
Чего молчим? Мы здесь стояли долго,
Но срок присяги, памяти и долга —
Все проржавело! Слава не в чести.
Я слышу, митингуют возле Вислы.
Нам не нужны ни паспорта, ни визы,
Пора мою машину завести. —
Но что случилось? Мы же победили!
Что из того, что я лежу в могиле?
Я не покину этот постамент,
Пока Генералиссимус иль Маршал
Нам не прикажут отправляться маршем
Туда, где ждёт нас некий президент.
Донёсся голос из далёкой Праги: —
Минуло время славы и отваги,
Нас одолели, как на фронте вши,
Парламентарии да бизнесмены,
Нас предали на набережных Сены,
Где проданы все наши рубежи. Айда домой! —
От Вислы до Дуная Аж застонала вся земля сырая: —
Прощайтесь с теми, кто во мне лежат! —
Уже навек простите нас, ребята,
Коль в этом мире ничего не свято — Тогда пошли! —
А где же наш сержант? — Сержант в Берлине.
Он уйдёт последним. Он на руках с дитём четырёхлетним.
Я знаю: он не хочет слушать нас. Он брал Берлин.
Вот если маршал Жуков, Чтобы сержанту не стыдиться внуков,
На отступленье даст ему приказ… —
А где Алёша? Кажется, в Софии? — — Я в Пловдиве! —
Мы двинулись к России, Ты Скобелева пригласи с собой. —
Он здесь стоит, но по другому праву,
Его не тянет в родину-державу, Где надругались над его судьбой. —
Предупредите парня из Белграда,
Там тоже дух кощунства и распада Осилил славу…
Помните, друзья, Мы мёртвых выносили с поля боя,
Нам здесь не будет вечного покоя,
Нам оставлять здесь никого нельзя.
Тридцатьчетвёрки и сорокапятки
Пойдут за нами в боевом порядке,
Нам не пристало технику бросать,
Хоть слух прошел, а может, люди брешут,
Что всю её на родине разрежут И переплавят…
Так-разэтак мать! Ну, с Богом, в путь! — …И тронулись солдаты!
Под ними простираются Карпаты,
В тумане тают Прага и Белград,
Тридцатьчетвёрки и сорокапятки
Ползут за ними в боевом порядке: Последний начинается парад. …
Замрём на миг. Поклонимся брусчатке.
На ней ещё не стёрлись отпечатки
Подков породистого жеребца,
На коем маршал выезжал когда-то…
Могила Неизвестного собрата —
Ни имени, ни даты, ни лица…
… Всё кончено, и мы своё свершили.
Куда теплей лежать в родной могиле,
Чем выносить ветра и холода В Берлине,
Праге или в Бухаресте… Ещё на миг мы остаёмся вместе —
И разошлись… Простимся навсегда. . . . . . . . . . . . . . . . .
На родине весенние туманы, И призрачные люди-великаны,
Как тени, растворяются вдали… Закончилась большая эпопея.
Ни злобы. Ни восторга. Ни трофея.
А только влага да озноб земли… ……………………………………………………..
Стихи написаны в 1991 году. К несчастью, спустя 27 лет смысл их лишь ярче и болезненней. Это не прошлое, а настоящее. Могла бы такая баллада быть у Высоцкого. Как бы спел это своим голосом – стёкла бы дрожали. И все бы говорили: „Ох, умеет Володя“. А это Станислав Куняев написал.
Зинаида Столетова